Генерализованное тревожное расстройство — «сирота» в современной психиатрии?

11 августа 2022

Генерализованное тревожное расстройство (ГТР) является серьезным психическим заболеванием, от которого в течение жизни страдает до 6% населения. Если его не лечить должным образом, заболевание влечет за собой высокое бремя инвалидности и общественно значимых последствий. Его проявления осложняются коморбидностью с другими психическими расстройствами, такими как большое депрессивное расстройство (БДР), паническое расстройство и злоупотребление психоактивными веществами, которые ухудшают течение заболевания и способствуют плохому ответу на лечение. Пациенты с ГТР часто обращаются за медицинской помощью, оказывая большое давление на систему здравоохранения. Как и при лечении других психических расстройств, лечение ГТР преследует две цели: уменьшение острых симптомов и предотвращение рецидивов в долгосрочной перспективе. До сих пор международные руководства по лечению ГТР рекомендовали селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС), ингибиторы обратного захвата серотонина и норадреналина (СИОЗСН) и прегабалин в качестве вариантов первой линии, с бензодиазепинами, такими как диазепам, в качестве препаратов второй линии. Однако отсроченное действие, усиление тревожных симптомов в первые дни лечения и неприятные побочные эффекты, такие как тошнота и сексуальная дисфункция для СИОЗС и СИОЗСН, а также головокружение и седативный эффект для прегабалина, часто являются причинами прекращения лечения и отсутствия желаемого терапевтического результата. Кроме того, большая часть пациентов с ГТР не получает достаточного ответа на лечение первой линии или у них сохраняются остаточные симптомы; следовательно, они подвержены высокому риску хронизации расстройства и низкого качества жизни.

Из-за этих неудовлетворенных потребностей были предприняты попытки новых фармакологических подходов к лечению ГТР. Например, стабилизаторы настроения и атипичные нейролептики в монотерапии или в дополнение к стандартному лечению СИОЗС/СИОЗСН. Однако никакие другие препараты, в том числе кветиапин, обладающий наиболее выраженным анксиолитическим эффектом среди нейролептиков, не могут быть рекомендованы, по крайней мере, в качестве препаратов первой линии для лечения ГТР. К сожалению, недавние попытки найти новые мишени для лечения ГТР, в частности, рецепторы кортикотропин-рилизинг-фактора (CRF), не увенчались успехом.

ГТР часто остается маргинализованным и игнорируемым из-за традиционной диагностической концепции; между исследователями и клиницистами ведутся постоянные споры о его нозологической и нейробиологической уникальности. Тем не менее, единственный подход, позволяющий отличить ГТР от других психических расстройств и улучшить понимание феноменологии ГТР, — это исследование биологических факторов, обычно называемых биомаркерами, которые лежат в основе патогенеза ГТР и влияют на результаты лечения. Идентификация биомаркеров может значительно улучшить диагностику и стратегии профилактики психических расстройств. ГТР недавно стало объектом интенсивных исследований с применением нейровизуализации и генетических подходов для открытия патогенетических биомаркеров; кроме того, в нескольких исследованиях были специально рассмотрены предикторы ответа на лечение. В данном обзоре уделяется особое внимание данным нейровизуализации и генетики.

Биомаркеры нейровизуализации

На сегодняшний день основные данные о биомаркерах ГТР получены из нейровизуализационных исследований, в том числе с использованием структурных (магнитно-резонансная томография [МРТ], диффузионно-тензорная томография [ДТИ]), функциональных (функциональная МРТ [фМРТ], позитронно-эмиссионная томография [ПЭТ] /однофотонная эмиссионная компьютерная томография [ОФЭКТ]), и биохимических (протонная магнитно-резонансная спектроскопическая визуализация [MRSI]) методов. Эти методы нейровизуализации по большей части использовались для изучения исходных характеристик нейронов или изменений в корреляции с тяжестью симптомов. Лишь немногие из них измеряли влияние терапевтических вмешательств на функционирование мозга с целью изучения биомаркеров лечения или предикторов ответа. Нужно отметить, что имеющиеся данные до сих пор значительно различаются в разных исследованиях. Несколько факторов, в том числе пол, возраст, фенотип, когнитивное функционирование и медикаментозный статус необходимо принимать во внимание при интерпретации структурных изменений головного мозга, выявленных при ГТР. Кратко основные результаты нейровизуализационных исследований при ГТР представлены в Таблице I.

Таблица I. Биомаркеры нейровизуализации при генерализованном тревожном расстройстве.

Исследования структурной морфологии мозга

Имеются убедительные доказательства того, что ГТР характеризуется значительными анатомическими изменениями в головном мозге, особенно в областях, связанных с нейросхемой тревоги.

Например, у пациентов с ГТР неоднократно обнаруживали увеличение объема серого вещества в миндалевидном теле. Примечательно, что увеличение объема правой миндалины у пациентов с ГТР, в основном среди женщин, было связано с более длительным временем реакции на задачу отслеживания, что указывает на нарушение внимания. Ранее у женщин с ГТР наблюдались большие объемы миндалевидного тела и дорсомедиальной префронтальной коры, что позволяет предположить, что эти нарушения в областях, специфичных для тревоги, могут быть связаны с половой предрасположенностью к ГТР.

Объем серого вещества в правой скорлупе был значительно больше у пациентов с ГТР, чем у здоровых людей, в то время как значимые гендерные различия обнаружены в левом предклинье / задней части поясной извилины, при этом объемы серого вещества были больше у мужчин, чем у женщин. Однако в этом исследовании не было обнаружено эффекта корреляции пола с диагнозом, что позволяет предположить, что объем серого вещества при ГТР не зависит от пола. Та же группа исследоват елей сообщила, что больший объем серого вещества в правой скорлупе положительно коррелирует с жестоким обращением в детстве. В исследовании подростков, не получавших медикаментозное лечение и страдающих некоморбидным ГТР, сообщалось об увеличении объема серого вещества в правом предклинье и правой прецентральной извилине и уменьшении его объема в левой орбитальной извилине и задней части поясной извилины. По сравнению со здоровыми подростками у юношей с ГТР была увеличена толщина коры в правой нижнелатеральной и вентромедиальной префронтальной зоне (т. е., в нижней лобной извилине), левой нижней и средней височной коре и правой латеральной затылочной коре. Связи между толщиной коры и выраженностью симптомов тревоги в значимых областях не наблюдалось. Кроме того, значительно более высокие объемы серого вещества были обнаружены у пациентов с ГТР, нге получавших лекарственного лечения, в основном в структурах базальных ганглиев и менее постоянно — в верхнем височном полюсе; однако объемы белого вещества (БВ) были ниже в дорсолатеральной префронтальной коре. Точно так же значительное уменьшение объемов БВ в дорсолатеральной префронтальной коре, передней ножке внутренней капсулы и среднем мозге наблюдалось у пациентов с ГТР с дисфункцией рабочей памяти. Заметно уменьшенный объем дорсолатеральной префронтальной коры отрицательно коррелировал с клинической тяжестью и продолжительностью заболевания при ГТР, тогда как у женщин был продемонстрирован значительно меньший объем орбитофронтальной коры, чем у пациентов мужского пола.

При ГТР также было обнаружено уменьшение объемов гиппокампа. Отличающиеся мозговые альтернации, в частности, более тонкая кора в правой медиальной орбитофронтальной и веретенообразной извилинах, левом височном полюсе и латеральной затылочной области, были обнаружены у пациентов с БДР с коморбидным ГТР, в отличие от пациентов без ГТР или контрольной группы, что подтверждает мнение о том, что ГТР представляет собой отдельную клиническую единицу. Наконец, сниженная лобно-лимбическая структурная связность была продемонстрирована у пациентов с ГТР с помощью диффузионно-тензорной визуализации, что позволяет предположить морфологическую основу дефицита регуляции эмоций при ГТР.

Функциональные МРТ-исследования

Как реакция нейронов на эмоциональные стимулы, так и связи в состоянии покоя изучались в ряде исследований фМРТ при ГТР, в основном не в связи с эффектом лечения. Несколько областей, традиционно связанных с нейросхемами тревоги и/или эмоциональной регуляции, включая миндалевидное тело, переднюю поясную кору, медиальную префронтальную кору, вентролатеральную префронтальную кору, дорсолатеральную префронтальную кору и некоторые другие, показали аномальную или измененную активность при ГТР. В частности, большая активация миндалевидного тела была продемонстрирована у детей с ГТР и она положительно коррелировала с выраженностью тревоги. Ранее другие педиатрические исследования ГТР показали гиперактивность миндалевидного тела в ответ на изображения эмоционально негативных лиц. Кроме того, сообщается, что нарушения во внутренних функциональных связях миндалевидного тела сходны между взрослыми и подростками с ГТР. Аналогичные результаты были также очевидны у взрослых пациентов с ГТР. В другом исследовании у пациентов с ГТР активация миндалевидного тела была выше, чем у здоровых людей из контрольной группы, в ответ на нейтральные, но не сердитые лица. Однако, после индукции страха в игровой задаче у пациентов с ГТР наблюдалось снижение активности в миндалевидном теле и повышение активности в ядре ложа терминальной полоски по сравнению с контрольной группой.

Вовлечение областей коры было подтверждено исследованиями, показывающими, что в ответ на сердитые лица или вызванное беспокойство пациенты с ГТР демонстрировали повышенные реакции, зависящие от уровня кислорода в крови в латеральной области средней лобной извилины и постоянную активацию как в передней префронтальной коре (ППК), так и в области передней фронтальной коры. Преувеличенная ранняя нервная реакция на ошибки, что отражается в связанной с ошибкой отрицательности на электроэнцефалографии, также была связана с аномалиями ППК при ГТР. Напротив, гипоактивация префронтальной коры (только у пациенток женского пола) или снижение активности дорсальной коры наблюдались в ответ на испуганные, грустные, сердитые и счастливые выражения лица. Гипоактивация префронтальной коры также была продемонстрирована как при ГТР, так и при паническом расстройстве во время ответа на задачу переоценки, что свидетельствует об общих нейронных путях, лежащих в основе дисрегуляции эмоций при обоих тревожных расстройствах. Напротив, значительно более высокая активность нейронов наблюдалась в вентролатеральной префронтальной коре и прецентральной извилине в ответ на слова, вызывающие тревогу.

Было показано, что вентромедиальная префронтальная кора играет критическую роль в обработке угроз в тесной связи с более широкими аномалиями корково-лимбического контура, которые могут синергетически способствовать ГТР. Кроме того, неадекватная обработка угроз наблюдалась в вентральной области покрышки и мезокортиколимбической системе у женщин с ГТР, что может быть связано с дофаминергическими путями реализации клинической тревоги. В исследованиях, включавших сердитое лицо, подростки с ГТР демонстрировали большую активацию правой вентролатеральной префронтальной коры, чем здоровые подростки. Эта активация отрицательно коррелировала с тяжестью тревоги, предполагая, что нейрональное усиление сигнала может служить компенсаторной реакцией. Однако, функциональные нарушения в вентральной поясной извилине и миндалевидном теле, по-видимому, характерны как для большой депрессии, так и для ГТР, возможно, из-за общих генетических факторов. У лиц с коморбидным ГТР при большой депрессии наблюдалась модулированная гипоактивация в ответ на эмоциональную задачу в средней лобной области и островковой доле, что обычно наблюдается при чистой депрессии; это дает дополнительную поддержку идеи о том, что при тревоге и депрессии существуют различные типы обработки эмоциональной информации.

Сообщалось, что функциональная связность в состоянии покоя ниже в префронтально-лимбической и поясной областях и выше в префронтально-гиппокампальной областях, и обе аномалии коррелировали с тяжестью клинических симптомов. Кроме того, связность миндалевидного тела и префронтальной коры, лежащая в основе беспокойства и размышлений при ГТР, недавно была связана с нарушением контроля вегетативной нервной системы, что предполагает перекрытие нейронных субстратов для когнитивной и вегетативной дисрегуляции. Интересно, что активация миндалевидного тела и средней лобной извилины в ответ на демонстрацию эмоциональных лиц может различать пациентов с ГТР и социальной фобией, указывая на различные дисфункции нейронных цепей при этих двух широко распространенных тревожных расстройствах.

Различная связь гиппокампа наблюдалась между посттравматическим стрессовым расстройством и пациентами с ГТР, что потенциально объясняет разницу в нарушении регуляции памяти, связанной со страхом, при двух фенотипах тревоги. У подростков с ГТР наблюдалась повышенная активация медиальной префронтальной коры и правой вентролатеральной префронтальной коры, а также изменение связи между миндалевидным телом или вентролатеральной префронтальной корой и областями, отвечающими за ментализацию (например, задняя поясная кора, предклинье и медиальная префронтальная кора). Кроме того, при ГТР была обнаружена повышенная функциональная связь между гиппокампом/парагиппокампом и веретенообразной извилиной, тогда как при паническом расстройстве наблюдалась большая функциональная связь между соматосенсорной корой и таламусом, что также позволяет предположить, что эти два расстройства имеют разные клинические и психопатологические процессы. Наконец, у подростков с ГТР была обнаружена сниженная функциональная связь между левой миндалиной и левой дорсолатеральной префронтальной корой и повышенная функциональная связь правой миндалины с островковой долей и верхней височной извилиной, что подтверждает наличие у них аномалий в областях мозга, связанных с путями обработки эмоций.

Только в нескольких исследованиях фМРТ измерялись изменения после лечения. Более высокая реактивность перед лечением на испуганные лица в ростральной ППК и меньшая реактивность миндалевидного тела предсказывают лучший ответ на 8-недельное лечение венлафаксином при ГТР; однако до лечения не было обнаружено различий между пациентами и контрольной группой в отношении активации нейронов в этих областях. Кроме того, более высокие уровни активности до лечения в ожидании как аверсивных, так и нейтральных картин были связаны с более выраженным снижением симптомов тревоги и беспокойства после 8-недельного лечения венлафаксином при ГТР. Это говорит о том, что реактивность амигдалы может оказаться полезной в качестве предиктора ответа на лечение антидепрессантами при ГТР. Значительное увеличение активации правой вентролатеральной префронтальной коры в ответ на сердитые лица после лечения когнитивно-поведенческой терапией или флуоксетином было зарегистрировано в небольших выборках молодых пациентов с ГТР. Повышенная предвосхищающая активность в билатеральной дорсальной миндалине была показана при ГТР, а курс КПТ приводил к ослаблению реакции миндалевидного тела и субгенуальной передней части поясной извилины на выражение испуганного/сердитого лица, а также к усилению островковой активации в ответ на счастливые лица. Однако лечение не оказало явного влияния на увеличение связности миндалевидного тела и островковой доли, и эти изменения не были связаны с симптомами беспокойства. Интересное исследование с бензодиазепином алпразоламом показало, что активация нейронов в миндалевидном теле и островке во время эмоциональных тестов была снижена после однократного введения алпразолама. Однако активность вернулась к исходному уровню на 4-й неделе лечения алпразоламом, что указывает на то, что нервные механизмы, поддерживающие устойчивые лечебные эффекты бензодиазепинов при ГТР, отличаются от механизмов, лежащих в основе их острых эффектов. Значительно сниженные ответы на беспокойство, связанное с патологией, в префронтальных областях, стриатуме, островке и паралимбических областях были зарегистрированы после 7 недель лечения циталопрамом у небольшой выборки пациентов с ГТР.

ПЭТ и ОФЭКТ исследования

Несмотря на большой потенциал радиоизотопных исследований для изучения нейрохимических эффектов в живом человеческом мозге, при ГТР было проведено очень мало исследований. Первое сообщение ПЭТ при ГТР было сделано Wu et al. Они обнаружили более низкую абсолютную скорость метаболизма в базальных ганглиях, но обнаружили повышенную скорость в левой нижней извилине, зоне Бродмана, затылочной доле, правой задней височной доле и правой прецентральной лобной извилине.

В отличие от БДР и других тревожных расстройств, при ГТР количество участков обратного захвата 5-HT, доступных в головном мозге, не изменилось, что измерялось индикаторами, такими как ¹²³ Inor-β-CIT и IADAM. Напротив, плотность мест повторного захвата дофамина, измеренная с помощью Tc TRODAT-, в стриатуме была значительно ниже у пациентов с ГТР, чем у здоровых людей из контрольной группы. Кроме того, в исследовании ПЭТ у женщин с ГТР было обнаружено значительное снижение рецепторов γ-аминомасляной кислоты типа А в левом височном полюсе.

Метаболические МРТ-исследования

Самое первое исследование магнитно-резонансной спектроскопии продемонстрировало более высокое соотношение Ar-ацетиласпартат/креатин (NAA/Cr) в правой дорсолатеральной префронтальной коре у «немедикаментозных» пациентов с ГТР, чем у здоровых участников. В последующем исследовании сообщалось о стабильно более низких уровнях двустороннего гиппокампального NAA/Cr при ГТР после успешного 12-недельного лечения пароксетином, но исключалась связь между этим маркером нейронов гиппокампа и анксиолитической реакцией на этот препарат. Интересно, что значительное увеличение NAA в гиппокампе наблюдалось у пациентов с ГТР, ответивших на ингибитор высвобождения глутамата рилузола, тогда как у пациентов, не ответивших на лечение, наблюдалось его снижение в течение 8 недель лечения. Низкий уровень холина/НУК в дорсолатеральной префронтальной коре наблюдался у пациентов с ГТР в другом недавнем исследовании, и это отрицательно коррелировало с выраженностью тревоги.

Генетические биомаркеры

Прилагаются все большие усилия для определения генетических факторов, участвующих в возникновении и развитии психических расстройств, а также факторов, влияющих на их реакцию на терапевтические вмешательства. Хотя в этом поиске использовалось несколько подходов, в том числе эпидемиологические (семейные и близнецовые) исследования и молекулярные (сцепление и ассоциация) методы, генетические исследования ГТР по-прежнему скромны по сравнению с исследованиями, проведенными для других тревожных или аффективных расстройств. Более ранний метаанализ исследований близнецов показал, что наследуемость ГТР составляет 32%, но более высокие оценки наследуемости (49%) и отсутствие половых различий, в отличие от предыдущих отчетов, были продемонстрированы недавним перекрестным исследованием близнецов в Швеции.

До сих пор было проведено лишь несколько ассоциативных исследований среди пациентов с фенотипом ГТР, что не дало нам последовательного или четкого вывода о генах предрасположенности к ГТР. В частности, гены моноаминоксидазы A SLC6A4 потенциально участвуют в патогенезе ГТР.

Недавнее исследование показало, что полиморфизм Val66Met аллеля Met функционального нейротрофического фактора головного мозга (BDNF) связан с риском ГТР наряду с повышением уровня BDNF в сыворотке. Однако вариация Val66Met не была связана ни с ГТР, ни с уровнями BDNF в плазме у китайской популяции с ГТР. Кроме того, было показано, что полиморфизмы в генах регулятора передачи сигналов G-белка 2 (RGS2) и нейропептида Y (NPY) изменяют риск ГТР после стихийного бедствия в условиях сильного стрессового воздействия среди взрослых, проживающих в районах, пострадавших от урагана в 2004 г., а несколько однонуклеотидных полиморфизмов (SNP) в модуляторе протеасом 9(PSMD9) были связаны с ГТР в итальянских семьях с диабетом 2 типа.

В последнее время изучение экспрессии периферических генов с помощью микрочипов стало мощным и многообещающим подходом к открытию новых биомаркеров с помощью анализа транскрипции и микроРНК. Например, исследование массива микроРНК, проведенное в мононуклеарных клетках периферической крови, выявило отрицательную корреляцию между уровнем экспрессии мРНК-4505 и мРНК-663 и проявлением тревоги у пациентов с ГТР; однако молекулярный механизм этой ассоциации требует дальнейшего объяснения. Другое полногеномное исследование экспрессии периферических генов у большой выборки пациентов с ГТР не выявило значимой дифференциальной экспрессии у женщин; однако 631 ген, большинство из которых были связаны с иммунитетом, по-разному экспрессировались у тревожных и контрольных мужчин.

Некоторые другие многообещающие данные были получены в рамках фармакогенетических исследованийц, где интенсивный поиск предикторов генетического лечения выявил несколько генов, включая пептид, активирующий аденилатциклазу гипофиза (PACAP), переносчик серотонина, ген рецептора серотонина 2A (HTR2A), рецептор 1 кортикотропин-рилизинг-гормона (CRHR1), рецептор дофамина D3 (DRD3), член группы 1 подсемейства ядерных рецепторов (NR3C1) и фосфодиэстеразу 1A (PDE1A) в качестве потенциальных маркеров, предсказывающих терапевтический ответ на препараты СИОЗС у пациентов с ГТР. Напротив, ни один из исследованных полиморфизмов в генах дофаминового рецептора D2 (DRD2) или активного транспортера дофамина 1 (DAT1) не оказал влияния на ответ на лечение венлафаксином XR при ГТР.

Нейрохимические биомаркеры

Плазма представляется рациональным источником для протеомных и метаболомных измерений, поскольку она легкодоступна, и поскольку несколько молекул из головного мозга транспортируются через гематоэнцефалический барьер и попадают в кровоток. Однако делать выводы по нейрохимическому составу плазмы о процессах в головном мозге непросто. Кроме того, было проведено всего несколько исследований патогенетических и/или лечебных предикторов ГТР в плазме, что указывает на дальнейшую необходимость изучения таких потенциально ценных подходов. До сих пор исследования, измеряющие биомаркеры, связанные с 5-гидрокситриптамином (5-HT, серотонином), обнаружили снижение связывания 5-HT-сайтов обратного захвата тромбоцитов у пациентов с ГТР, но неизменное связывание 5-НТ в лимфоцитах по сравнению с контролем. Более того, у пациентов с ГТР концентрации 5-HT и 5-гидроксииндолуксусной кислоты (5-HIAA) в богатой и обедненной тромбоцитами плазме, а также в лимфоцитах находились в пределах нормы.

В отличие от других тревожных расстройств, особенно посттравматического стрессового расстройства, кажется, что для ГТР не характерны последовательные признаки возможных нарушений в регуляции активности. Пациенты мужского пола с ГТР демонстрировали аналогичные уровни кортизола в плазме после стрессового теста. Сообщалось о большей реакции выработки кортизола только у тех пациентов с ГТР, у которых было сопутствующее БДР. Крупные исследования, проведенные среди 4256 ветеранов войны во Вьетнаме, показали сходные уровни кортизола и дегидроэпиандростерона сульфата (DHEAS) в плазме и соотношение кортизол/DHEAS у пациентов, страдающих ГТР, и у здоровых людей.

Другой подход заключается в использовании тестов с провокацией тревоги/стресса. В одном случае введение 7,5% диоксида углерода существенно не изменило уровень кортизола в слюне у пациентов с ГТР, не получавших медикаментозное лечение. Кроме того, не было обнаружено различий в уровне кортизола в слюне перед сном у детей с ГТР, несмотря на наличие нарушений сна. С другой стороны, у пожилых пациентов с ГТР наблюдались как более высокие, так и более низкие реакции повышения уровня кортизола, чем у нетревожных контрольных, что положительно ассоциировалось с тяжестью симптомов независимо от продолжительности заболевания. Кроме того, как нелеченые, так и получавшие венлафаксин пациенты с ГТР продемонстрировали значительно более высокие уровни кортизола, чем нормальные контроли в исследовании с клонидиновой провокацией. Тем не менее, в некоторых исследованиях сообщалось о значительном снижении уровня кортизола после успешного психологического или фармакологического лечения ГТР. Например, повышенный уровень кортизола в плазме снижался после успешной когнитивно-поведенческой терапии, и большее снижение как пикового, так и общего кортизола слюны было продемонстрировано у пожилых пациентов с ГТР после лечения эсциталопрамом, чем у пациентов, получавших плацебо. Однако, не сообщалось об ассоциации между положительным терапевтическим эффектом буспирона или алпразолама и уровнями кортизола после лечения при ГТР.

Хотя прочная связь между нейротрофическими факторами и аффективными расстройствами хорошо известна, кажется, что эта связь при ГТР не столь очевидна или может иметь противоположный эффект. В достаточно большой выборке пациентов с различными тревожными расстройствами, в том числе с ГТР, изменений уровня BDNF обнаружено не было. Однако небольшое исследование, сравнивающее пациентов с ГТР или БДР со здоровыми субъектами, показало удвоение уровней BDNF и артемина в плазме, представителя семейства нейротрофических факторов, происходящих из глиальных клеток, у пациентов с ГТР по сравнению с контрольной группой, в то время как у пациентов с депрессией наблюдалось их снижение. Исходные уровни BDNF в плазме не были связаны с тяжестью ГТР; однако у пациентов, получавших дулоксетин, наблюдалось значительно большее среднее увеличение уровня BDNF в плазме, чем у пациентов, получавших плацебо. Интересно, что у пациентов с ГТР после успешной КПТ наблюдалась повышенная концентрация фактора роста нервов в плазме крови.

Наконец, среди иммунологических факторов в некоторых исследованиях было обнаружено повышение С-реактивного белка. Пилотное исследование, в котором измерялись периферические уровни цитокинов у небольших групп пациентов с ГТР и БДР, продемонстрировало повышение концентрации в плазме интерлейкина и α-меланоцитостимулирующего гормона, но — несущественные вариации в уровнях интерлейкина-2. Ранее в исследовании у пациентов с ГТР и паническим расстройством с агорафобией измеряли клеточно-опосредованные иммунные функции через пролиферативный ответ лимфоцитов на фитогемагглютинин, продукцию IL-2 и активность естественных клеток-киллеров и предполагали снижение этой функции по сравнению со здоровым контролем.

Вывод

ГТР по-прежнему является чем-то вроде орфанного расстройства с точки зрения известных биомаркеров, а также с точки зрения диагностики тревожных расстройств. В некоторой степени это связано с заметным и частым совпадением ГТР с большой депрессией; кроме того, поскольку серьезность воздействия болезни на деятельность пациентов часто упускается из виду, средства на исследования ограничены. Однако, существуют существенные различия в биологии ГТР и депрессии, которые не только помогают подтвердить, что это действительно отдельные заболевания, но и то, что в некоторых случаях они могут быть полярно противоположными. Это может помочь объяснить общеизвестный феномен, согласно которому ГТР часто предшествует депрессии, а возникновение депрессии может свидетельствовать о недостаточности компенсаторной деятельности, которую организм предпринимает для защиты от хронического стресса, вызванного ГТР. Такие различия имеют большое значение для улучшения диагностики и, таким образом, улучшают понимание и лечение ГТР как заболевания, отличного от его более известных «родственников», таких как паническое расстройство и обсессивно-компульсивное расстройство. Кроме того, новые биологические идеи имеют большое значение для разработки новых методов лечения. Они крайне необходимы, так как в течение многих лет не было значительного прогресса в лечении ГТР, и, таким образом, пациенты продолжают страдать. Если бы мы могли лучше ориентироваться на те немногие методы лечения, которые у нас есть, на основе биомаркеров, то мы могли бы, по крайней мере, работать над оптимизацией реакции пациентов на лекарства.